Многія з нямногіх

Давайте не от ветра главы своея слагать саги о поддержке православными (и не только православными) белорусами восстания 1863 года, а на основании статистики. Статистике восстания посвящена диссертация В.М. Зайцева «Социально-сословный состав участников восстания 1863 года (Опыт статистического анализа)». Она написана в далеком 1975 году и преследует своей целью доказать, что мятеж был не только «ксендзовско-шляхетским», но и крестьянским и пролетарским, в силу чего может считаться «передовым» явлением эпохи с точки зрения большевистского классового подхода. Нас не увлекают ленинские идеи, посему предлагаю просто остановить внимание на приводимых автором цифрах.

Сначала о национальном составе (отдельно именно по Беларуси данные не приводятся – только вместе с Литвой). Всего население 5466474 человек (без учета военных), из них: 2790813 (51, 05%) – белорусы, 1083219 (19,82%) – литовцы, 570869 (10,44%) – евреи, 451936 (8,27%) – поляки, 191290 (3,5%) – украинцы, 182542 (3,34%) – латыши. 163413 (2,99%) – русские, 25658 (0,47%) – немцы, 6734 (0,12%) – татары. В своем подавляющем большинстве белорусы, русские и украинцы были православными, за исключением 444173 белорусов и 70278 украинцев, бывших католиками. В тексте об этом не сказано, но, видимо, католики среди украинцев и белорусов - это тоже бывшие униаты. Поляки, литовцы и латыши в своем большинстве были католиками, кроме 37645 православных литовцев, 23981 латышей неуказанного исповедания. При этом заметьте, что белорусы-католики были сконцентрированы в Виленской и Гродненской губерниях: 270785 (60,96%) и 118823 (26,75%) человек соответственно.
Зайцев пишет: «Статистические данные о национальном составе населения указывают на те исключительные трудности, с которыми столкнулись демократические силы, стремящиеся поднять народ на борьбу с царизмом под знаменем восстановления Польши. Лозунг возрождения отечества находил сочувствие и поддержку лишь у поляков, составляющих 8,27% всех жителей и незначительной части представителей других национальностей, в основном усвоивших язык и культуру польского народа и относивших себя к полякам». Именно религиозная общность с поляками и то, что называется ополяченностью некоторой части наших предков, способствовали проявлению случаев благожелательности и поддержки по отношению к польскому восстанию. А что мы называем «ополяченностью»? Несколько сторонних примеров - в студию.

В 1862 г. Минский губернский предводитель дворянства Лаппа обратился в Министерство народного просвещения с ходатайством о введении во всех местных школах преподавания на польском языке – и это в губернии, где по данным 1861 г. белорусы составляли 3\4 населения, а поляков было не более 3%! В своей записке Лаппа писал: «Что касается языка, то, не колеблясь, можно сказать, что язык, к которому дитя привыкает с колыбели, на котором первые свои молитвы без различия вероисповедания возносит к Творцу, который исключительно употребляется в домашнем и общественном быту, без сомнения должен быть языком для преподавания в училищах. Язык этот в нашей губернии есть – польский». (у о. Гордея Щеглова ссылка на: Белецкий А.В. Сороколетие русской начальной школы в Северо-Западном крае России. Вильно, 1902. – С. 4–5). Это не исключительный случай!

Один из руководителей восстания С.И. Сераковский (повешен в 15 июня 1863 года) писал: «Что такое Западный край? Высший и средний класс в нем составляют поляки, или, точнее говоря, литовцы и русские, которые добровольно приняли польский язык, польские стремления – одним словом польскую цивилизацию. Все, что думает об общественных делах, все, что читает и пишет в Западном крае, – все это целиком польское».
Вот что писал приснопоминаемый В.Ластовский: «У другой палавіне XVII сталецця беларуская шляхта без мала ўся ўжо перэйшла ў каталіцтва i зусім адарвалася ад свайго народу, заглушыўшы ў сабе польскасцю беларускае нацыянальнае пачуццё. Каталіцтва сталася ўжо "польскай", "панскай" верай, а праваслаўе i ўніяцтва - верай прастацтва, "хамскай верай"».  На заметку альтернативным историкам и проповедникам балто- и эльфо-литвинизма: Ластовский восстание 1863 года тоже называет «вторым польским» - полистайте!
В свое время такой видный деятель польского восстания 1863 г., как О. Авейде, констатировал: «причиной постепенного упадка революции было равнодушие крестьян», «при равнодушии крестьян гибель восстания была неминуема». Прекрасно понимая это, его организаторы попытались напрямую обратиться к простому народу, в том числе и говорившему не на польском языке. По большому счету, обращения «не оказали своего действия», в том числе и «на белорусов, даже католиков». Дошедшие до нас произведения польской повстанческой литературы, адресованные крестьянству, – прекрасный материал для изучения многих аспектов общественной жизни тех лет, в том числе и социально-культурной и литературно-языковой границы, разделявшей активную часть восставших и абсолютно преобладавшее мирное население. Граница эта хорошо заметна, очень своеобразно ее отображают и такие литературные пассажи: “Niechaj Polszcza budzie znowa! Bo jak stanem Polakami, Budziem rounyje z Panami!”». Кстати, стишок некоторыми приписывается Дунину-Марцинкевичу.

Е.Карский (основоположником белорусского научного языкознания и литературоведения) в первом томе своих «Белорусов» приводит этот высокопатриотический стишок в таком виде: «Oj tak! Tak to moi ludzie, Z Maskalem dobra nie budzie, Tak pomnicie, szto skazaci, Jak was buduc pytaci - Krykniem usie w adny slowa! Niechaj Polszcza budzie znowa! Bo jak staniem Polakami, Budziem ro&uunyje z Panami!». Там стопиццот куплетов. А вообще об истории политических редакций этого литературного произведения можно почитать здесь

Восстание 1963 года – время не только попытка восстановить Польское государство со всеми территориями, которые поляки считали своими (включая территорию современной Беларуси), но это еще и время рассвета попыток возобновления политики полонизации. Как это видно из творчества Кастуся в частности и из литературного наследия восстания в общем, белорусам навязчиво напоминали, что они мужики польские, которые живут на землях польских, едят хлеб польский, и потому должны подчиняться польскому правительству, платить ему подати, зачитываться его «манихвестом», и вообще, как говорил Калиновский, «Польское дело – наше наше дело, дело свободы».

Белорусы оказались равнодушными или враждебными по отнешнию к политической повестке восстания: для них скорее «русское дело», несмотря на все его лиховатости, больше ассоциировалось с понятием «нашей свободы», на что было масса исторических причин: ну, как-то не заладилась у них жизнь за польским часом. Неополяченные белорусы, и, тем более, белорусы православные предпочли остаться в стороне от таких «освободителей», а там, где это было невозможно, встать на защиту своей хаты и скинуться на верноподданическую телеграмму русскому царю. Абсолютное большинство населения территории современной Беларуси не поддержало мятеж – притом речь не только о православных, но даже и о католиках. Большинство белорусов-католиков тоже не хотело в Польшу – в составе Российской империи они и так были представителями титульной нации.

Белорусы оказались враждебными и к методам и манерам повстанцев, которые здесь были в своем большистве представлены «красными», придерживающимися радикальных форм террора. Еще раз процитируем Кучевского Порая, одного из повстанцев: «В эту пору появилась подпольная революционная газета, ставившая своей целью призыв к поджогам и кровопролитию, подстрекание крестьян против русских чиновников и бывших панов. Крестьяне призывались к тому, чтобы они сами установили для себя справедливость с помощью резни. Эта газета, выходившая на белорусском языке под названием "Мужицкая правда Янки из-под Вильни", распространялась в тысячах экземпляров. И в этой газете не видно было здравых рассуждений, хоть сколько-нибудь подлинной обиды за причиненные кривды, глубокой скорби, потребности в возрождении, возвещались лишь кровавая месть и преступления, освящаемые и оправдываемые этой местью. Литовский народ испытывал тяжкие страдания… (…) До его сердца легче дошли бы слова сочувствия его глубокой скорби, слова, взывающие к его чувству порядочности во имя христианского всепрощения, братской любви и забвения, чем призыв к кровавой мести французской гильотины. И не одной лишь этой благородной моральной чертой литовского народа можно объяснить то, что "Мужицкая правда" никогда не оказывала на него влияния и не вызывала тех чувств, породить которые она пыталась».

Царские власти даже могли в некоторых регионах позволить себе раздавать оружие населению для самозащиты от инсургентов. И власти не боялись этого делать. «Многие из немногих» ополяченных белорусских крестьян, вооруженных повстанцами, массово отпускались властями после профилактических бесед – несмотря даже на то, что могли быть взяты с оружием в руках, поскольку расследование сразу показывало, что они оказывались в шайках «случайно» (в результате обмана и\или насилия своего пана, ксендза или бродячего агитатора). Тот же Гейнс о случае под Семятичами (территория Белосточчины), о котором упоминает достопочтенный Василь Герасимчик в своей статье против меня, пишет, что это были крестьяне, которые «не знали, какой они веры и какой национальности», почему и смотрели «на русских» с «недоверием». Они не знали, что и они - «русские», а не поляки. После такого продолжительного срока «руссификации» это действительно «скандал». Чтобы оценить мысль Гейнса нужно было процитировать его более широко, поэтому просто пройдите по ссылке и почитайте эту книгу сами.

О духовенстве и религиозном факторе мы подробно скажем в следующей главе, а в заключение настоящей давайте скажем еще пару о белорусско-литовском дворянстве, в своем большинстве, как мы это выяснили, ополяченном и окатоличенном. Как пишет Зайцев, «Дворянское сословие Литвы и Белоруссии отличалось самой высокой активностью в востании», и при этом даже среди сочувствующих или примунувших «Далеко не все… поддерживали программу Национального правительства и разделяли идеи вооруженной борьбы. Русская [к ним отнесена и белорусская - S.L.] и немецкая часть, за исключением единиц, стояла на стороне царского правительства. То же самое можно сказать и определенной части польского дворянства, хотя и заинтересованного в восстановлении Польши 1772 года». Дворяне чаще всего были представлены среди мятежников обиженными категориями: беспоместными, бедными, непрошедшими разборы шляхты. Ну и студентами… На таковых возят воду, а не строят национальную идею. Большинство даже среди антироссийски настроенных дворян при делах, должностях и поместьях предпочитало ожидать иностранной интервенции, на которую они всей душой надеялись и к которой  готовы были примкнуть в любой момент. Но не срослось: потенциальные союзники, как обычно, просто-напросто кинули поляков.

Итак, мы имеем дело с абсолютным нерепрезентативным (как в количественном, так и качественном отношении) для белорусов меньшинством, но зато самым крикливым, вооруженным и опасным, пропиаренным в демократических кругах того времени противниками наследия т.н. Священного Союза и усвоившим себе польскую патриотическую перспективу в историографии. Опять же, ничего не имею против последней: поляки боролись за свою независимость. И некоторые белорусы (тут уже не важно, сколько их) помогали полякам в их борьбе. Поляки – они молодцы! – об этом не забыли: имена повстанцев непременно вспоминаются на мероприятиях, посвященных Дню независимости Польши, и, в общем, это правильно: неблагодарность, тем более историческая, есть большое зло.

Продолжение следует.

Источник: ЖЖ автора

Сергей Лепин, прот.

Конфессии: 
Страны: 
Рубрыка: